Книга историка и переводчика Дугласа Смита «Бывшие люди». В ней он проследил историю главных аристократических семей России в ХХ веке. The Village публикует главу «Исход» о том, как дворяне покидали страну после революции.
Остановка в Одессе
В июне 1918 года Бунин с женой Верой приехал из Москвы в Одессу. Они нашли хорошую квартиру, обставили ее старинной мебелью и наняли горничную. Их дом стал местом встреч политических деятелей и интеллектуалов, таких как барон Петр Николаевич Врангель, писатели граф Алексей Николаевич Толстой и Константин Георгиевич Паустовский, актриса Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Весной 1919 года Красная армия взяла Одессу. Друзья настаивали на том, чтобы Бунин уехал, но, несмотря на то, что ему как дворянину и непримиримому критику нового режима грозила опасность, он счел неприемлемым пуститься в бега. Луначарский прислал ему по телеграфу охранный ордер, тем не менее Бунины неоднократно подвергались унизительным обыскам.
Бунин внимательно наблюдал за происходящим и записывал все в своем дневнике. Резко критикуя большевиков, он сторонился и их противников, неоднократно высказывался против погромов и отказался примкнуть к какой-либо белой организации, поскольку считал их запятнанными антисемитизмом. Тем не менее 7 февраля 1920 года, когда Красная армия во второй раз брала Одессу, Бунин с женой отправились в изгнание. «Последний раз увидела русский берег. Заплакала… - записала Вера Николаевна в дневнике. - …Впереди темнота и жуть. Позади - ужас и безнадежность».
Изгнание
К началу 1920 года стало очевидно, что Красная армия войну выигрывает. Причины победы красных многочисленны, но, вероятно, главная из них крылась в умении большевиков говорить напрямую о главных нуждах народа, особенно о земле, и то, что их картина будущего была убедительнее туманных обещаний белых. Князь Павел Щербатов в начале 1920 года сказал: «Белая армия проиграет, потому что идет на войну с пустым знаменем». Годы спустя барон Врангель повторит эту мысль, назвав главной причиной поражения белых неспособность учитывать «настроения масс простых людей». Весной 1919 года, когда Красная армия отбросила войска Деникина и Врангеля, из Южной России и Крыма начался массовый исход, который длился более года.
Семейству Дмитрия Шереметева, бежавшему с Северного Кавказа, удалось добраться до Крыма. Дмитрий с Ирой и ее мать поселились во дворце Воронцовых в Алупке; их дочь Лили Вяземская и ее свекровь княгиня Мария Вяземская нашли кров в юсуповском имении в Кореизе близ Ялты. Они рассказали своим друзьям о мучениях, которые им пришлось пережить на Северном Кавказе.
Крым тогда стал домом для многих аристократов и членов семьи Романовых, включая вдовствующую императрицу Марию Федоровну, ее дочь великую княгиню Ксению, великих князей Николая и Петра Николаевичей, обосновавшихся в имениях Ай-Тодор и Дюльбер. В ночь на 6 апреля, с приближающимися к побережью звуками выстрелов, решено было эвакуировать царскую семью. На следующий день Романовы и еще несколько человек погрузились на британский крейсер «Мальборо», на борту которого они добрались до Ялты, а уже оттуда утром 11 апреля отправились в изгнание.
Жизнь в Европе
Шереметевы покинули Ялту в тот же день. Дмитрий и мальчики отплыли на борту британского эсминца «Быстрый», а Ира с девочками - на крейсере «Принцесса Инна». Семейство воссоединилось в Константинополе, после чего они продолжили путешествие на Принцевы острова в Мраморном море. (Десять лет спустя другой русский политический изгой Лев Троцкий на этих островах провел четыре года жизни.) Поравнявшись с крейсером «Мальборо», пассажиры «Быстрого» отрядили Дмитрия поблагодарить вдовствующую императрицу за ее отказ покинуть Ялту, пока оттуда не были вывезены все желавшие уехать.
К концу апреля Шереметевы добрались до Мальты и оттуда отплыли на континент. Благодаря акциям бакинской нефтяной компании, которые они захватили с собой, у Дмитрия и Иры хватило денег на покупку дома в Антибе. Они прожили там несколько лет, а когда кончились сбережения, переехали в Рим, где состоялась помолвка их дочери Прасковьи с великим князем Романом Петровичем, сыном великого князя Петра Николаевича и великой княгини Милицы Николаевны (урожденной княжны Черногорской). В 1926 году Дмитрий стал первым председателем Союза русских дворян в эмиграции. Он умер и похоронен в Риме в 1943 году; Ира последовала за ним в 1959-м. Их сын Сергей сражался на фронтах Гражданской войны, прежде чем осесть в Италии с родителями.
Второй сын Николай женился на княгине Ирине Юсуповой, единственной дочери князя Феликса Юсупова, убийцы Распутина, и стал помощником капитана на круизных линиях. Василий, младший, устроился работать шофером. Позднее он со своей женой Дарьей Татищевой купил ферму и виноградник и содержал небольшой отель в Савойе, пока не переехал в Париж.
Поражение Врангеля
Окончательная эвакуация состоялась в середине ноября 1920 года при генерале Врангеле. В течение нескольких дней 146 тысяч человек - вдвое больше того, что ожидалось, - были помещены на лодки и отправлены по волнам Черного моря в сторону Константинополя. Сам Врангель вступил на борт крейсера «Генерал Корнилов» 14 ноября. Те, кто бежал с приближением Красной армии, ничуть не преувеличивали опасность. Когда Красная армия овладела Крымом, ЧК начала регистрацию жителей. Бывшим офицерам белой армии была гарантирована жизнь. Те, кто поверил в это, явились и были арестованы; ночами их вывозили за город и расстреливали. Никто не был застрахован от такой участи. В Ялте в декабре 1920-го большевики расстреляли 84-летнюю княгиню Надежду Барятинскую вместе с дочерью и зятем.
Истребление белых офицеров продолжалось по всей России до 1922 года, несмотря на амнистию, объявленную в июне 1920-го. В Екатеринодаре было расстреляны 3 тысячи офицеров; в Одессе - до 2 тысяч; в Екатеринбурге - 2 800 человек. Страшнее всего обстояло дело в Крыму, где были казнены без малого 50 тысяч человек - офицеры и чиновники. Обоснование казней было дано задним числом в ноябре 1921-го, когда в постановление об амнистии внесли уточнение: все те добровольцы, кто сознательно сражался в рядах белых армий, «преследуя цели защиты своих классовых интересов и буржуазного порядка», амнистии не подлежали.
Когда белая армия под командованием Врангеля покидала поле боя, белые терпели крах и в Сибири. 22 октября 1920 года атаман Семенов был выбит из своей столицы Читы, остатки его отряда отступили в Маньчжурию. Одной из самых странных страниц Гражданской войны была попытка барона Унгерн-Штернберга, прибалтийского дворянина и бывшего заместителя Семенова, создать базу для похода на Советскую Россию из Внешней Монголии, но в 1921 году он был схвачен и казнен.
Исчезли как класс
Последним оплотом белых был Владивосток, который был захвачен в конце октября 1922 года. По разным оценкам, Россию в то время покинули от 500 тысяч до 3 миллионов человек. В большинстве своем это были не дворяне, а простые крестьяне и представители среднего класса, хотя среди них было много и дворян. Согласно одному из источников, к 1921 году в России находилось не более 12 % дореволюционного числа дворян, то есть около 10 тысяч семей, или 50 тысяч человек. Гражданская война расколола дворянство; с этих пор жизненные пути матерей и сыновей, братьев и сестер шли в разных направлениях. Пропасть между теми, кто остался, и теми, кто уехал, ширилась. «Красная газета» в статье под названием «Сифилис» писала:
«В Крыму умер сумасшедшей смертью от сифилиса целый класс. Русская аристократия, тот самый класс, на котором базировалась, на котором держалась сифилитическая, сумасшедшая царская власть. И на котором базировалось „Белое дело“. Нет больше российского дворянства. Нет больше русской аристократии. Нет больше „Белого дела“ - оно умерло. Окончательно умерло».
Но не все представители этого класса умерли или бежали. Галина фон Мекк была среди тех, кто остался. Вот как она это описывала:
«Мир, который мы знали, умер, завтра не существовало, было только сегодня. Будущее было туманно, а настоящее представляло собой хаос. <…> Многие бежали из страны. Другие, самые храбрые, приняли суровый вызов поверженной родины. Наши кошельки были пусты, в печах не было дров, не лучше обстояло дело и с нашими желудками, но мы выживали и боролись».
Некоторые члены Советского правительства были вполне согласны с этим заключением фон Мекк. В 1921 году Ленин констатирует, что, несмотря на то, что помещики и капиталисты уничтожены как политический класс, некоторые из них, вынужденные скрывать свое происхождение и загнанные в подполье, заняли руководящие должности в органах советской власти. Угроза, исходящая от старого режима, в глазах большевиков не стала меньше и незначительнее.
Обложка: Издательство «Новое литературное обозрение»
МОСКВА, 27 апр — РИА Новости, Игорь Кармазин. После революции представителям дворянских фамилий было непросто. Тем не менее не все эмигрировали или подверглись репрессиям. Современные потомки русских аристократов гордятся своими предками, изучают семейные родословные. РИА Новости поговорило с ними и выяснило, что для них значит высокое происхождение.
Илья Олсуфьев
История моего рода восходит к началу XVII века. Все предки были либо на государственной, либо на военной службе. Наверное, самый знаменитый мой родственник — Адам Олсуфьев , действительный тайный советник и статс-секретарь императрицы Екатерины Великой. Известен также искусствовед Юрий Олсуфьев . После революции он скитался по разным городам, в какой-то момент его семья осела в Сергиевом Посаде. Когда грабили Троице-Сергиеву лавру, он был одним из тех, кто спасал мощи Сергия Радонежского. За это его расстреляли на Бутовском полигоне в Москве.
Каких-то семейных реликвий у меня не сохранилось. Что-то сейчас находится в музеях, что-то родственники увезли с собой в эмиграцию. На Поварской улице есть Центральный дом литераторов. Так вот, этот особняк принадлежал Олсуфьевым. Есть еще дом в Питере, на набережной реки Мойки. Полностью сохранилась усадьба в селе Ершово под Звенигородом, там теперь пансионат. Можно приехать, посмотреть. В Москве в районе Хамовники есть Олсуфьевский переулок. Мои предки там жили по соседству со Львом Толстым, ходили друг к другу в гости. По семейной легенде, прообразом семьи Ростовых из романа "Война и мир" послужили как раз Олсуфьевы.
После революции многие Олсуфьевы эмигрировали. Сейчас у меня несколько родственников во Франции, в Италии и Австралии. Они иногда приезжают в Россию. По-русски почти не говорят.
Я два года учился в Великобритании, но вернулся. Скучал по семье, близким. В России с каждым годом у людей усиливается интерес к своему происхождению. Сложилось большое сообщество потомков дворян. Насколько я знаю, в Российском дворянском собрании состоит несколько тысяч человек. В Москве каждую неделю проводятся литературные вечера, выставки, лекции. Есть винный клуб — там можно продегустировать интересные сорта вина. Пару раз в год — большие балы.
Я в этих мероприятиях не очень активно участвую. По моим наблюдениям, там немало людей сомнительного происхождения. В России также действует филиал парижского Союза русских дворян, основанного эмигрантами. Он не такой многочисленный, туда сложнее попасть из-за тщательной проверки родословной. Есть молодежная секция — для потомков дворян в возрасте от 18 до 35 лет.
Примерно раз в два месяца дворянские организации Европы проводят так называемые культурные уик-энды. Стоит недорого — 200-250 евро. Начинается все в четверг и заканчивается в воскресенье. В программе всегда экскурсии, поездки в интересные места. И самое главное — роскошный бал. Он проходит по всем правилам: ужин, танцы, общение. Обычно в уик-эндах участвуют 100-120 человек из 12-15 стран. Я был на таких встречах в Голландии, Дании, Швеции, Франции, Испании, Бельгии, Финляндии.
Мне было интересно узнать, как живут потомки дворян в других странах. Многие — в тех же домах, что и их предки век назад. Вопреки распространенному мнению, это небогатые люди, типичный европейский средний класс. Они очень открытые, с ними легко. При общении с европейцами у меня щемящее чувство возникает: если бы не Октябрьская революция, то и у нас не было бы такого слома традиций.
© Фото: из личного архива Олега Щербачева
Род мой средней древности — ему около 500 лет. Впервые упоминается в 1498 году. Тогда Дмитрий Щербач, который был толмачем, то есть переводчиком, за свою службу получил поместье в Новгородской земле, недавно присоединенной к Московскому государству. Во второй половине XVI века и весь XVII век Щербачевы служили в городе Козельске, он сейчас относится к Калужской области. В 1613 году один из Щербачевых подписывал от Козельска грамоту на избрание на престол Михаила Федоровича Романова. В 1649-м другой Щербачев — мой прямой предок — подписывал Соборное уложение.
Самый известный в роду — генерал от инфантерии Дмитрий Григорьевич Щербачев . Георгиевский кавалер, удачливый военачальник в Первую мировую войну. В 1917-м — командующий Румынским фронтом. Советскую власть он не признал и без колебаний отдал Бессарабию румынскому королю. Как известно, до 1939 года Бессарабия входила в состав Румынии. Ленин объявил генерала врагом народа, даже подсылал убийц, но покушения провалились. Румынский король обеспечил генералу безбедное существование в Ницце. Умер Дмитрий Григорьевич в 1932 году.
С семейными реликвиями все очень сложно. Остались альбомы с фотографиями. Что-то передали родственники, которые живут во Франции. У меня, например, есть главный документ о службе Дмитрия Григорьевича — его послужной список. Долгое время в семье хранилась шашка генерала, но лет семь назад его внук по бедности вынужден был выставить ее на аукцион.
© Фото: из личного архива Олега Щербачева
С памятными местами ситуация тоже непростая. Как ни странно, сохранилась церковь, которую выстроил тот мой предок, который подписывал Соборное уложение в 1649 году. Сейчас она стоит совершенно заброшенная, одинокая, в голом поле. В селе Обухово под Калугой была усадьба, но ее разрушили и разграбили еще в 1917 году.
Сам я окончил кафедру теоретической физики в МИФИ, преподаю там общую физику. Кроме того, с 2014 года я — предводитель российского Дворянского собрания. Почему-то всем кажется, что наша деятельность сводится к организации балов, а утро мы чуть ли не с бокала шампанского начинаем. На самом деле главная наша миссия — просветительская. Мы проводим встречи с историками, издаем книги о культуре, наследии страны. Да, пару раз в год у нас и торжества происходят. Вот сейчас собираемся в Крым на бал "Русская Таврида", в Гурзуфе. Но и там мы танцами не ограничимся. В Ялте у нас состоится круглый стол, где обсудим вопрос возвращения улицам исторических названий.
© Фото: из личного архива Маргариты Волковой
© Фото: из личного архива Маргариты Волковой
О своих предках я узнала достаточно поздно. Моего прадеда дважды судили, объявили врагом народа и расстреляли в 1942 году. В семье об этом не говорили, но меня всегда тянуло к истории России. Интерес возник уже в восемь лет, когда посмотрела мультфильм "Анастасия". Моему детскому сердцу показалась очень трогательной история о возможном спасении княжны.
Постепенно родители поняли, что процесс необратим, и в 13-летнем возрасте я узнала, что прадед был дворянином, представителем старинной фамилии Муромцевых. С этого момента я активно искала информацию о своих предках: какие у них были традиции, как они жили, чем увлекались. Нашла много музыкальных альбомов бабушки. Я и сама хотела пойти в музыкальную школу, но родители решили, что это отнимет у меня слишком много времени.
Я во многом ориентируюсь на своих прабабушек. Они очень хорошо знали иностранные языки — я люблю английский, французский, итальянский. Они прекрасно танцевали — я в 2013-м прошла кастинг и стала дебютанткой Венского бала в Москве, а также Московского бала в Вене. Вообще, балы все популярнее. Я была на балах в Италии, Брюсселе, Варшаве, Лондоне. Несколько раз посещала Париж, где очень тепло всегда принимает белая эмиграция. Я знаю, что, придя в собор Александра Невского на улице Дарю, обязательно встречу знакомых.
Однажды в комнате бабушки я нашла старинные фотографии. Я рассматривала их несколько часов подряд. Мне всегда хотелось увидеть лица предков и тех, с кем они дружили. Сама я работаю в нефтяном бизнесе, но мое увлечение мне очень помогает в жизни. Считаю, что это дает основу, фундамент личности. Перед тем как принять какое-то решение, я всегда думаю, как бы к нему отнеслись мои предки.
Октябрьская революция 1917 года окончательно изменила жизнь представителей русской аристократии. О возвращении в Петроград или Москву больше не могло идти и речи. Выход оставался один - бежать. С собой старались взять самое необходимое и ценное. Фамильные драгоценности зашивали в корсеты, прятали в детских игрушках, горшках с цветами, в воске свечей, чернильницах и даже в собственных прическах. Так, княгине Вере Лобановой-Ростовской удалось увезти в волосах такое количество драгоценностей, что в дальнейшем их хватило на шестидневный аукцион.
Даже покидая родину, аристократки оставались верны своим манерам и привитому с детства вкусу. Тогда часто можно было услышать диалог:
«Ведь большевики наступают, надо бежать.
Что же вы так, нечесаная, и побежите?», —
рассказывает о настроениях в обществе тех времен в своей книге «Красота в изгнании» Александр . Княжны старались купить последние куски ткани, в надежде сшить новое платье, записывались в парикмахерские и на маникюр.
Переехав в Париж, русским красавицам пришлось всерьез задуматься о дальнейшем финансовом благополучии. Но что они могли предложить, кроме свободного владения французским, хороших манер и привитого с детства вкуса? Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы оказаться в центре модной индустрии.
После окончания Первой мировой войны Париж переживал расцвет модного бизнеса. Тогда представители индустрии искали что-то совершенно новое и свежее - послевоенной экзотикой для Франции стали русские дома моды и русские манекенщицы.
Спрос на белую кожу, голубые глаза и темные волосы открыл многим княжнам дорогу на парижском рынке.
Работать манекенщицей в те времена не считалось престижным. Более того, для дамы из высшего общества выставить себя на показ было почти позором. Больших денег профессия не приносила, зато выдвигала достаточно жесткие требования. Ежедневно дома моды устраивали три показа, чтобы у покупательниц была возможность лучше оценить коллекцию. За поведением на рабочем месте манекенщиц пристально следили, а выпить кофе или выкурить сигарету в модельном платье было категорически запрещено. Кстати, за знакомство с мужем клиентки, манекенщицу могли сразу же уволить.
Натали Палей
Натали Палей
Wikimedia CommonsВнучка императора Александра II и кузина Натали Палей была вынуждена эмигрировать в Париж в 1919 году. Первые годы она занималась благотворительностью и часто бывала в Биаррице - месте встреч русской аристократии в изгнании.
Затем начались финансовые сложности и перед Натали встал вопрос - найти завидную партию среди русских аристократов или попробовать зарабатывать самой. Палей выбрала второй вариант и стала работать манекенщицей в доме «Итеб». Познакомившись лично с известным кутюрье Люсьеном Лелонгом, Натали перешла работать манекенщицей к нему. Из воспоминаний портнихи дома моды Натальи Бологовской известно, что Лелонг был настолько очарован русской манекенщицей, что даже бросил ради нее супругу.
Брак продлился 10 лет, за это время Натали Палей стала символом не только дома «Лелонг», но и «красоты в изгнании». Француженки старались одеваться как она, говорить как она и даже стремились копировать ее походку. Муж посвящал Натали коллекции одежды и духов, а ее снимки появлялись в ведущих журналах мод.
С 1928 года Натали Палей постоянно снимается для Vogue.
В начале 30-х Натали заинтересовала карьера актрисы. Успех не заставил себя долго ждать, и в 1937 году манекенщица переехала в США.
Мэри Эристова
Мэри Эристова
Wikimedia CommonsМария Эристова родилась в Батуми, но все детство провела в Петербурге — ее отец, князь Шервашидзе, заседал в .
Экзотическую красоту княжны оценили еще на родине — Мария стала часто появляться на светских мероприятиях и украшать обложки модных журналов, например, «Столица и усадьба». Потеряв во время революции отца, княжна решает переехать на Кавказ, откуда спустя два года эмигрирует в Париж.
Здесь хрупкая брюнетка стала олицетворением именно того типа красоты, который был в моде в 20-х годах.
На Мэри быстро обратила внимание и вскоре девушка стала работать в доме . Ее типаж лица и фигура подходили как нельзя лучше к стилю Шанель тех лет, к тому же Коко импонировало, что для нее, провинциалки из Оверни, работают «настоящие русские княгини», пишет в своей книге Васильев.
Гали Баженова
Гали Баженова
Wikimedia CommonsВторой звездой Chanel стала Гали Баженова - девушка из старинной кабардинской семьи Хагондоковых (ее отец генерал Хагондоков был командиром 2-й бригады Дикой дивизии). Попасть в Chanel было несложно, в те времена модный дом особенно покровительствовал русским.
Карьера Гали быстро пошла в гору. Фотографии «светской манекенщицы» появлялись на страницах самых популярных изданий тех времен, среди которых были «Фемина» и «Бог». А высокий рост, стройное тело и умение правильно себя подать служили дополнительной рекламой нарядам, которые демонстрировала Баженова.
Проработав пять лет приказчицей в Chanel, Гали решила открыть свой собственный дом моды «Эльмис». Бренд специализировался на вечерних платьях с вышивкой и декоративной отделкой, а также продавал духи . В основном в бутике работали русские эмигранты: приказчицей была знатная петербурженка — греческая княгиня Морузи, а манекенщицами — Шура Делеани и Екатерина Ионина. «Эльмис» просуществовал всего четыре года, после чего карьера Баженовой в индустрии моды завершилась навсегда.
Тея (Екатерина) Бобрикова
Тея (Екатерина) Бобрикова
Wikimedia CommonsКрестница Николая II Тея Бобрикова с детства интересовалась модой. Девочка рисовала платья и представляла, как будет их носить. Переехав в Париж, 17-летняя Тея столкнулась с необходимостью самостоятельно зарабатывать деньги. Тогда с поисками работы ей помог дядя (и по совместительству бывший губернатор) .
Начинать свою карьеру Тея планировала с должности приказчицы в Lanvin, но судьба распорядилась иначе. Увидев юную девушку, мадам Ланвен лично предложила ей должность манекенщицы.
«Мне было тогда 17 лет, и я не знала, что это такое. Я думала, что манекен — это чучело, на которое вешают платья. Недалеко от нашего дома в Париже я видела в витрине деревянные манекены и думала, что мне как раз это и предлагают. В «Ланвен» мне сказали, что надо надеть платья в примерочной кабине и показать их на себе. А когда мне сказали, что зарплата у «манекенов» до 2000 франков в месяц, то я сразу решила примерить платье», - цитирует воспоминания Бобриковой в своей книге Александр Васильев.
Семья Теи подобное не одобрила. Мама посчитала профессию неприличной и заперла девушку на ключ. Однако отсутствие денег быстро заставило ее передумать, и Тея вышла на работу.
Тогда в Lanvin работали 24 манекенщицы, четверо из которых были русскими.
Особенно далеко продвинулась Мия - княгиня участвовала в показах подвенечных платьев, которыми обычно заканчивали показ, и часто снималась для рекламы парижских журналов. В 30-е годы в моду вошли блондинки и популярность сестер Оболенских стремительно начала падать.
Прибытие русских эмигрантов в Париж. 1917 год.
Ксения Кривошеина, русская парижанка, коренная петербурженка, писательница, художник, активный общественный деятель, член-основатель «Движения за поместное православие в Западной Европе» (OLTR), много статей и даже книг посвятила русской эмиграции. В ее работе активно участвует муж - русский эмигрант Никита Кривошеин. Мы остановимся на отдельных текстах Ксении Игоревны, в частности, на статье - «Блеск и нищета русского Парижа» , выложенной в Интернете на сайте «Православие и Мир», и на книге «Пути Господни», , изданной в 2012 году. В них ведется рассказ о русской эмиграции от первой до четвертой волны, когда русские люди спешно покидали свою родную страну не по своей воле, а в принудительном порядке и в сжатые сроки.
Автор на конкретных примерах из жизни ее соотечественников, в том числе и своей, показывает, как обустраивались эти люди на новой земле, как жили и трудились, какие у них были проблемы и как преодолевали их.
В Предисловии к книге «Пути Господни» Ксения Кривошеина пишет:
«На протяжении долгих десятилетий истерзанная страна, изуродованные жизни, не могли предполагать, что однажды случится чудо и молитвой о нас грешных, убиенных святых Новомучеников, Россия очнется от страшного сна. В тяжелые годы тьмы и гнета, многодесятилетний узник Гулага замечательный историк церкви Сергей Фудель написал: "Мы очень многого не знаем. Ясно нам только одно: ночь истории подошла к концу. Может быть, вся задача нашего уходящего поколения в том и есть, чтобы передать молодым христианам это чувство рассвета, чувство приближения сроков ..
Автор сокрушается, что советские люди жили своей мирной жизнью и вовсе не ведали ни об истории Церкви, ни о лагерях смерти, устроенных в монастырях, о расстрелах священников, и даже о том, сколько сотен тысяч людей вынужденно покинули свою Родину и оказались эмигрантами. Совсем не знали они, как эти люди жили на чужбине, как хранили веру Христову, строили храмы, издавали книги, сколько их полегло в братоубийственной войне 1919-21 гг., и как уже на своей второй родине в Европе, во время Второй мировой войны, те же русские становились в ряды Сопротивления.
Блуждал человек в царстве Тьмы, говорит Кривошеина, и вдруг увидел Свет, который ощутил интуитивно, но понять его природу не мог. А потому еще и сегодня, состояние воцерковленности нашего молодого христианства больше всего напоминает времена первохристианские. Те же сомнения, искушения, жажда чудес, стремление стяжания Духа Святого и радость богообщения. И как трудно все это вместить человеку в себя, как тяжело душе выхолощенной и хладной прикоснуться к слову Евангельскому, когда на поверхности столько соблазнов. Как укрепить сердце и чем наполнить душу?
Книга «Пути Господни» повествует о поиске веры и разных путях, по которым каждый человек идет к ней, независимо от своего воспитания и интеллекта. Замечательно то, считает автор, когда человек получает церковь и молитву с младенческого крещения, с молоком матери. Такого блаженства были лишены миллионы советских людей. И лишь сейчас в наше свободное время, христианская вера очень робко, с большими искушениями и соблазнами, начинает прививаться на святой Руси. С окончанием страны Советов, продолжает свою мысль автор, закончилась вера в КПСС, в построение "светлого будущего", в миф "рая на земле" и многое другое, что было выстроено в головах русских людей на протяжении 75 лет и что заменило истинную Церковь в каждом человеке. «Все мы помним, как в 1990-е годы народ массами кинулся в храмы - креститься, венчаться, исповедоваться и рукополагаться… Многие думали, что быстрая замена одной веры на другую, равна смене квартиры или смене одних "корочек" на другие. Но вышло совсем иначе, очень быстро многие разочаровались, стали роптать, приспосабливать свое представление о Боге и храме к неофитскому восприятию. Пути Господни оказались труднее и длиннее» .
Кривошеина пишет о знаменитых людях Серебряного века - Сергее Булгакове, Николае Бердяеве, Николае Гершензоне, Петре Струве и многих других, покинувших Россию после страшной катастрофы - русской революции и гражданской войны. У каждого из них было свое понимание эмиграции, поскольку пребывание вдали от родной земли было для одних событием трагическим, для других - расцветом творческой деятельности. Книга Ксении Кривошеиной скорей всего автобиографическая, из которой мы узнаем удивительную жизнь автора и ее мужа Никиты.
Эмиграция - явление очень сложное, в нем переплетены политические, философские и житейские интересы. Окончательное ощущение «я -эмигрант» появилось у русских в 1921 году, когда был принят декрет о лишение права гражданства лиц, покинувших Россию после октябрьской революции и участников Белого движения.
Характерными чертами российской эмиграции считается стремление сохранить национальную культуру, нежелание полной ассимиляции, закрытости к культуре новой страны, обостренное чувство ностальгии, ненужность и бесполезность внедрения в новое общество. Современный исследователь российской эмиграции Л. Еременко выделяет пять специфических черт феномена этого скорбного явления. Из них самым тяжким, он считает ностальгию, часто одиночество и безысходность от невозможности приспособится к новой среде, новому языку и порванных связях со своей Родиной.
В то же время, в эмиграции была возможность для каждой личности раскрыть свои творческие способности: художественные, религиозно-философские, научные, технические, даже общественные. Самым ярким проявлением русской эмиграции в странах зарубежья считалось творчество. Оно было не просто творчество ради творчества, а понимание того, что каждый высланный или спасшийся от пули - есть посланник России. Русская эмиграция вынуждена была работать на двух направлениях. Эмигранты стремились к единению, дружбе, они общались между собой, создавали союзы и общества, вели просветительскую работу, писали книги, статьи, были служащими, священниками, преподавателями как русских, так и французских школ и институтов, творили свои шедевры. В начале двадцатых годов в Европе образовалось несколько центров русской эмиграции. Это были Берлин, Прага, Белград, Лондон, Рим, Стамбул. В результате диалектических причин такой центр переместился в столицу Франции - Париж. Франция собрала под свой покров цвет русской эмиграции.
Она приютила русских эмигрантов всех возрастов и сословий, дала им возможность проявить себя, раскрыть свои лучшие способности и жить в этой стране полноценной жизнью. Эмиграция считалась вынужденным путешествием русского духа по-родственному ей интеллектуальному духу народа, близкой ей страны. По сути, для наших людей, это был поиск самого себя, своего места в жизни. По воспоминаниям Николая Бердяева, эмиграция была борьбой за жизнь, за выживание и реализацию себя, как творческой личности. Париж приютил большое количество беженцев из России, их было сотни тысяч. Там, в эмиграции, были созданы шедевры русской философии, литературы, в том числе и мемуарной, богословия, искусства и поэзии. Эмигранты не были изолированными людьми, они часто встречались, обменивались новостями, творческими успехами, их жизнь была наполнена глубоким смыслом, и в тоже время их сильно угнетала тоска по родине.
В наше время, когда говорится о русской эмиграции, особенно первой волны, то замечается, что часто рассказ ведется в розовых тонах, без анализа настоящего положения вещей. Франция до сего дня, для отдельных россиян, считается сказочной страной, в которой живут не люди труженики, а некие духи, и питаются они райской пищей.
Русская эмиграция в Париже распадается
Ксения Кривошеина, решила рассказать нам, современным людям, о части русской эмиграции в сегодняшнем Париже, что она из себя представляет, и чем они там занимаются. Автор пишет об этом явлении несколько иначе, чем большинство русских журналистов или путешественников. Ксения Игоревна пишет правду. Она рассказывает, что после распада СССР, после этой вселенской трагедии для жителей Советского Союза, русская эмиграция в Париже растерялась, она не знала, что ей делать, к какому берегу плыть или по какой дороге пойти, чтобы найти свое счастье, поэтому от безысходности стала распадаться как оформленное ранее сообщество.
Если раньше диаспора жила дискуссиями, спорами, несогласиями, часто борьбой за личные и общественные интересы, то сейчас все изменилось. Раньше наблюдалась такая картина: даже в одной семье люди не могли договориться, кто за что выступает и за что борется. Кто-то был за русскую православную церковь, другие за Архиепископство русских православных церквей (КП), а кто-то молился в храмах Русской зарубежной церкви (РПЦЗ). Даже в одной семье были глубокие раздоры: сын был активным троцкистом, отец монархистом, а мать очень религиозной.
Все эти разные люди ждали одного, что вот кончится Советская власть и они, наконец, увидят свет в конце туннеля: возвратятся в Россию, будут на своей родной земле, смогут молиться в храмах, поклонятся родным могилам, сблизятся со всеми родственниками и друзьями. В сущности, так все и произошло, их мечты осуществились. Некоторые эмигранты вернулись, живут и работают в России и чувствуют себя счастливыми людьми.
О русской эмиграции создано сотни книг, снято много кинофильмов, написано столько статей, что их не перечитать. И мы убеждаемся, что эмигрантский феномен получил второе дыхание на своей Родине, он увенчался открытием Фонда «Русское Зарубежье» им. А.И. Солженицына.
.jpg)
Русская церковь в Париже в день прощания с Марией Федоровной.
К. Кривошеина задается мучительным для себя вопросом: а что же произошло в местах изгнаний? Как развернулась их жизнь в современном Париже, Лондоне или Риме? И тут выясняется, что в этих городах и странах произошли большие изменения, вернее - произошла большая беда. Все перевернулось вверх ногами. Случилось то, чего никто не ожидал. Произошел быстрый обвал всех, устоявшихся за 75 лет, эмигрантских структур. Распались ассоциации, общества, издательства, институты и школы, которых было предостаточно. Они содержались на пожертвования русских людей и дотации зарубежных стран. Все это лопнуло как мыльный пузырь. Нет щедрых пожертвований, нет единства прихожан в храмах, нет ни лекций, ни жарких дискуссий, затихла творческая эмигрантская жизнь.
Дотации от государств, в основном от Америки, от католиков, частных лиц и организаций, прекратились сразу. Внешний враг исчез, теперь помощь распределилась в пользу умирающей Африки, в поддержку католиков и православных в других точках мира.
Как позитив в этом деле, Кривошеина отмечает Русскую Православную Церковь, протянувшую свою руку помощи всем нуждающимся и обремененным, в результате чего Италия, Испания и Франция обрели новых прихожан из мигрантов других стран. В 2007 году совершилось каноническое воссоединение Русской православной Зарубежной церкви с церковью России, что укрепило православие в целом.
После ликвидации «железного занавеса», мучившего людей десятилетиями, у многих эмигрантов, работавших «за нужное дело», возникло чувство пустоты и ненужности. Они почувствовали себя лишними. Опустела Тургеневская библиотека Парижа, опустел и Сергиевский Богословский институт, в котором преподавали Сергий Булгаков, Георгий Федотов, Николай Лосский и многие другие выдающиеся русские философы. А получилось так, все потому, что эмигранты первой волны ушли в мир иной. Состарились и их дети, а внуки, не зная русского языка, русской культуры и традиций, перестали ходить в русские храмы, русскую библиотеку, перестали читать русские книги - они стали парижанами, офранцузились, то есть, произошла национальная ассимиляция людей.
Автор спрашивает: «Что делает богатый человек, который всю жизнь собирал, лелеял богатство и мечтал о том, что накопленное достанется потомкам? А если нет у него таковых, и внуки равнодушны к богатству?» Внуки, в самом деле, не ходят в храмы, не читают книги в Тургеневской библиотеке, потому что не знают русского языка. Они совсем не представляют, что такое св. Сергиевский Богословский институт и кто такие русские философы, писатели, поэты и художники Серебряного века.
Но дело не во внуках и правнуках, считает автор, у них своя жизнь и им вовсе не нужно мешать. Все дело в том, что русские дома, храмы, библиотеки, архивы и кладбища, до боли знакомые всем русским парижанам и советским людям, по книгам, фильмам и конференциям - разваливаются на наших глазах. Умирают старики, умирает с ними достояние эмиграции. Ведь это русская история, это их слёзы, их надежды на то, что «вот придёт время и…». А время шло и работало не на эмигрантов. На Западе перевелись спонсоры, некому стало заниматься благотворительностью, и только родная страна, Россия, подала всем нуждающимся свою щедрую руку помощи. Чтобы спасти культурное наследие во Франции от разорения, русское правительство выделило 450 тысяч евро. Даже для поддержания кладбища Сен-Женевьев-де-Буа и реставрации Казачьего музея под Парижем, Россия выделила значительные суммы денег.
Скажем правду: были и другие предложения о безвозмездной помощи от русского государства и от частных спонсоров. Но дело застопорилось из-за странных амбиций некоторых старых эмигрантов, не признавших Россию свободным государством. Они не могли еще снять со своих глаз пелену классовой враждебности. Они все еще жили при Советах и при «железном занавесе». Эти «сопротивленцы» заявили: «лучше пусть всё летит в пропасть, мы умрём бедными под развалинами наших богатств, но брать деньги от постсоветской России мы не будем» . Но сами-то они нищие, сокрушается автор, платить за содержание зданий им нечем, помощи ждать не от кого, а молодым потомкам - все это безразлично.
Такое безответственное отношение старых эмигрантов к спасению русских культурных памятников в Париже, Кривошеина осуждает, и приравнивает его к преступлению против собственных предков, против их памяти и не братскому отношению к возрождающейся России.
Эти люди с поразительным упорством сделали все возможное, чтобы помешать Русской Православной Церкви наладить контакты с Константинопольской Архиескопией, и своими шумными кампаниями, протестами и статьями в газетах, препятствовали реализации проектов по строительству Собора и Семинарии в Париже. Для справки: Свято Сергиевский Богословский институт никогда не был семинарией, не готовил и не готовит священников, а в Соборе (на ул. Дарю) до сих пор идут жаркие битвы и стены наполняются не столько молитвой, сколько взаимной ненавистью прихожан. Как стало известно из прессы, в Париже все-таки открылась русская православная Духовная Семинария, и главная заслуга в этом Московского Патриархата и Патриарха Кирилла.
«В Париже должен быть русский Собор, а не сарайчик»
«Ни себе, ни людям», «обветшалая собака на сене», - вот выражения автора в адрес этих недоброжелателей. К чему все это привело? К тому, что укрепилась разруха, расцвела бесхозяйственность и пассивность, зато осталось глухое сопротивление. «Ведь сами-то еле-еле сводят концы с концами, отказываются от конструктивной и безвозмездной помощи, почему-то считая себя лидерами, заявляя и действуя от имени всей эмиграции» .
Кривошеина выступает и против пустых разговоров некоторых россиян. Их вопросы: «зачем строить в Париже, когда у нас в России развал?», считает не серьезными, даже враждебными для общего дела. Ведь Русская Империя на протяжении своей нелегкой истории строила всегда, созидала и всегда помогала другим. Теперь же, после ликвидации Советского Союза, «русский человек должен, наконец, преодолеть чувство замкнутости, почувствовать, что и в Палестине у него, наконец, есть возвращённое Сергиевское Подворье, и храм в Бари. И в Париже будет Собор, а не сарайчик, и что в Лондоне он тоже приходит молиться в большой Собор, как в Москве или Петербурге. Что же здесь плохого?» .
Какое же было удивление автора, когда однажды, приехав в Москву и посетив Фонд Русского Зарубежья, она обнаружила, что стены этого замечательного центра украшены фресками сестры Иоанны Рейтлингер. Под ними даже была табличка: «Эти фрески были спасены в 2003 году Н.А. Струве из замка Монжерон под Парижем». Оказывается, Никита Струве перевез фрески сестры Иоанны в Россию, а с ними и тысячи книг из подвалов Имки, разместив их в Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье».
Удивил Кривошеину поступок профессора Н.А. Струве, в прошлом заклятого недоброжелателя Советов (что понятно), но и сегодняшнего противника новой власти, которая помогла создать Фонд Зарубежья в Москве. Своим «щедрым», но тайным поступком Н. Струве удивил всю эмигрантскую общественность, с которой он даже не посоветовался, а самовольно привёз и просто подарил. Ведь русские эмигранты могли бы добавить к этому дару России, еще «кое-что более ценное».
Все же автор благодарит философа и издателя Н. Струве за то, что он спас от костров парижских бомжей картины сестры Иоанны, вместе с ними и ценные книги из сырых подвалов Имки. Кривошеина выступает за то, чтобы в обществе русских эмигрантов был план по спасению духовных и материальных ценностей за рубежом, иначе без этого многое погибнет. Поступок Н. Струве по спасению картин и фресок работы с. Иоанны, автор считает положительным. Она всей душой за то, чтобы русские специалисты восстановили все религиозные картины сестры Иоанны в Ницце, Париже, Монжероне, других местах, оказали посильную помощь в восстановлении русских храмов, требующих капитального ремонта, были более благосклонны к памятникам русской культуры за рубежом.
Ксения Кривошеина в большой тревоге
Особенно тревожит Кривошеину судьба замка «Мельница Сенлис» в местечке Монжерон, который был расписан картинами и фресками монахиней Иоанной Рейтлингер. Самое ценное, что сохранилось здесь и не погибло, считает она, это храм св. Серафима Саровского с великолепными фресками инока-иконописца Г. Круга. История зарождения, расцвета, а теперь и упадка Монжерона волнует автора и русских эмигрантов больше всего. Она верит, что с помощью русских специалистов возродится эта зарубежная святыня.
«Мельница Сенлис» - маленький замок, известный в русской общине Франции под неофициальным названием «Замок Монжерон». Стоит он в юго-восточном предместье Парижа. Он небольших размеров, но очень привлекательный своей архитектурой и православным духом. О нем много написано репортажей и статей. В этом разрушающемся замке есть башня, герб на воротах и на главном здании, крепостная зубчатая стена с проемами бойниц. Есть и огромный парк с рекой. В каталоге достопримечательностей Франции, Монжерон именуется "Местом встреч короля Генриха IV". В переводе - это означает "Мельница Сенлис" - по названию соседнего города и огромного заповедного леса, расположенного в сотне километров от Парижа.
.jpg)
После второй мировой войны Фонд имени Льва Толстого организовал в замке приют для русских беспризорников и детей сирот. Здесь была настоящая своя французская "республика ШКИД". Руководство приюта старалось быть требовательным, чтобы превратить уличных детей и сирот в почтенных граждан Франции.
В настоящее время «Мельница Сенлис» русское общежитие имени монаха Бертольда Шварца. Замок огорожен забором с тяжелыми кованными воротами с массивным запором. Над входом замка висит старинный герб. На окнах сторожевой башни установлены решетки, а в главном здании - витражи. Крепостная стена по-прежнему окружает это привлекательное строение. Любознательные французские и другие туристы, привлеченные необычной архитектурой, часто заходят сюда, чтобы посмотреть - не музей ли это?
Чтобы поселиться в замке, нужно получить разрешение от Никиты Струве, директора Монжероновского общежития и Председателя ассоциации. В замке он бывает очень редко - живет в другом месте со своей семьей. Свою обязанность владельца и заведующего общежитием Струве не очень любит. Замок приносит ему не доходы, а одни хлопоты и волнения. Он дворянин, старый интеллигент, потомок русского политического деятеля Петра Струве. Никита Алексеевич, в прошлом, известный издатель книг на русском языке. Он был первым, кто издал книги Марины Цветаевой, Александра Солженицына, других прекрасных русских авторов. Н. Струве - директор парижского филиала международного издательства YMСA-press, которое издает литературу авторов русского зарубежья. У него большой магазин на улице Святой Женевьевы, в самом центре Латинского квартала. Кроме издательских дел и магазинных хлопот, Струве принимает русских писателей и деятелей культуры, заехавших во Францию, проводит с ними встречи прямо в книжном магазине. К тому же он сам пишет книги и читает лекции на русском факультете лингвистического университета в Нантере, северном пригороде Парижа .
Когда русские туристы приезжают в Париж, они непременно наведываются на кладбище Сен Женевьев дю Буа. Так заведено глубокими русскими традициями. Затем поездом они отправляются в местечко Монжерон, к старинному замку, в котором жили и писали свои произведения русские поэты, писатели и художники.
.jpg)
Возле замка имеется небольшая церковь, построенная в 1957 году на средства меценатов и названная в честь Святых Серафима Саровского и Сергея и Германа Валаамских. Она построена в Византийском стиле XII века архитектором Никитой Коваленко. Расписал храм иконописец о. Григорий Круг. В абсиде, имеется фреска Пресвятой Троицы. В храме замечательный иконостас, выполненный русскими мастерами и художниками. Долгое время церковь была закрыта, она безутешно искала своих молитвенников. По словам Кривошеиной, камнепад и гибнущая фреска с паутиной на иконах в Ниццком соборе - ничто по сравнению с тем, во что превратился Монжерон.
Некоторое время в Монжероне находился сербский приход, здесь же проводились Богослужения. Свое существование, как действующий храм, он прекратил в 2003 году. С этого времени в храме прекратились всякая церковная жизнь. Чтобы спасти замок от разрушения, Никита Струве решил взять его в аренду. Он превратил старинный храм в общежитие для приезжих людей, и на вырученные средства спасает его от разрушения.
С 2005 г. в церковном храме стала образовываться приходская община из людей, живущих в окрестностях Монжерона. По их просьбе священники Корсунской епархии начали проводить регулярные богослужения. В настоящее время здесь более 150 постоянных прихожан. Кривошеина называет Монжерон вторым приходом Московского Патриархата во Франции. Во время празднования Пасхи в ночном Богослужении принимают участие более 240 человек.
Характерно, что как в 20-30 годы сестра Иоанна Рейтлингер и монахиня Мария (Скобцова) обустраивали свои эмигрантские храмы, собирали деньги, расписывали стены, так и новая волна постсоветских людей собственными руками отреставрировали этот храм, сшили облачения священникам, принесли утварь и мебель, провели электричество и починили водопровод.
Наполнилась жизнью и трапезная церкви. Здесь проходят встречи со священниками, катехизация, работают детские кружки и воскресная школа.
Ксения Кривошеина не унывает, она верит в возрождение православия во Франции, верит в завершение строительства русского храма в Париже, в любовь русских эмигрантов к православию. Отвечая на вопрос, кто является прихожанами парижских храмов, членами русских общин, она отвечает: «Основная часть русских общин - это внуки и правнуки тех героических русских людей, что покинули свою родину не по своей воле. Но я все больше задаюсь вопросом: насколько они знают свою историю? Хотя многие из них уехали работать в Россию, нашли там жен или мужей, ходят в русские храмы. А у нас в Париже очень много студентов и простых людей, приехавших на заработки, из года в год их всё больше. Так что новый собор на Сене будет заполнен до отказа!» .
Эмиграция раскрыла духовную мощь русского духа
Русскую эмиграцию Кривошеина относит к нескольким волнам и считает, что наиболее растворенной в чужом обществе оказались дети «первой волны», то есть те, кто был вынужден покинуть Родину вследствие революции и гражданской войны. Это были люди всех профессий: крестьяне, рабочие, военные, духовенство, аристократия, интеллигенция, часть Царской семьи, все они нашли свое место во французском обществе. Эмигранты обустроились, и старались передать детям и внукам родной русский язык и культуру в надежде, что их возвращение на родину неизбежно. У них были хорошие, крепкие семейные устои, дети их учились в школах и гимназиях, в которых преподавали лучшие учителя.
Большинство эмигрантов надеялись на скорый конец Советов, они не жили, а сидели на чемоданах в надежде возвратиться на родину. Что было удивительным: как только русские люди оседали на каком-то месте, они сразу строили церковь, открывали воскресную школу и начинали издавать свою эмигрантскую газету. «В Париже выходило несколько газет и еженедельных журналов, работали русские театры, кабаре, рестораны. Кривошеина подчеркивает, чтобы мы не мыслили примитивно, что в Париже каждый граф становился таксистом. Это даже не полуправда, а досужий вымысел, хотя отдельных фактов нельзя было исключить. «Дети и внуки очень быстро и хорошо освоили языки, они заканчивали университеты и стали работать в банках, были преподавателями, руководители предприятиями, бизнесменами. Но свой русский язык они сохранили до конца своей жизни» .
Особенно автор выделяет роль знаменитого журнала «Путь», главным редактором которого был Николай Бердяев, в поддержании творческого духа русских религиозных мыслителей. Русский философ сумел сплотить вокруг себя лучшую часть русской интеллигенции. Сейчас в Интернете выложены все номера этого знаменитого журнала, в котором отражено все многообразие литературно-богословской русской мысли. Издательство «ИМКА Пресс», благодаря спонсированию из Америки, продолжало радовать эмигрантов великолепными книгами, и это продолжалось вплоть до падения Советской власти, говорит Кривошеина. В Америке был журнал «Ардис», а в Германии - «Посев» и «Грани». Журнал «Русская Мысль» Кривошеина называет прекрасным образцом эмигрантской мысли, где печатались самые выдающиеся люди как первой, так и второй волны эмиграции.
Автор с большой грустью сообщает, что в настоящее время практически все это умерло и, похоже, - навсегда. Вместо мудрых журналов, радовавших русскую и мировую общественность, они превратились в коммерческие издания, стали бездуховными и неинтересными. Лишь парижская радиостанция «Голос православия» поддерживает неразрывную связь с Родиной. Она легла в основу нового редакционного звена - «Града Петрова», и своим теплом и мудростью греет души русским православным .
Из эмигрантских журналов Кривошеина выделяет «Вестник РСХД», как наиболее читаемый и долгожданный (как в СССР, так на Западе). В настоящее время, считает она, он значительно «похудел». Со своими слабыми возможностями в интеллектуальном плане, «он не может конкурировать с той огромной и разнообразнейшей духовно-философской литературой, которая выходит в России, и с таким сайтом, как «Богослов. Ру». Очень туго приходится и Свято-Сергиевскому богословскому институту. У него нет спонсоров, а обучение - непомерно дорогое. С горечью автор говорит, что во Франции нет больше личностей равных авторитету знаменитых русских религиозных философов и богословов: Николя Бердяева, Сергия Булгакова, Георгия Федотова, митрополита Антония (Блума), отца Александра Шмемана, арх. Василия (Кривошеина) и многих других. Такие мудрецы остались лишь в прошлом. Современная русская мысль во Франции потеряла свою духовную силу.
Последняя «волна» эмиграции, условно названная четвертой, - это экономические мигранты. «Они учатся, работают и свободно, без проблем, возвращаются к себе домой. Все они - обладатели вида на жительство и сохраняют своё гражданство. Дети и внуки их пока говорят на своих языках (русском, украинском, молдавском), но постепенно и у них произойдет переход на язык той страны, в которой они работают и учатся» .
Самое печальное состоит в том, «что большинство из них говорят на «обедненном» родном языке, а выучивая французский или английский, теряют родной язык окончательно».
И все же русские культурные центры и школы, при вновь возводимых храмах Парижа, могут сыграть значительную роль в духовной жизни русского зарубежья.
Для читателей портала «Адамант» можно сообщить приятную новость: Московское издательство ЭКСМО выпустило новую замечательную книгу К. Кривошеиной «Мать Мария (Скобцова) - святая наших дней». Почти на 700 страницах автор продолжает свой откровенный рассказ о русской революции, эмиграции, лучших людях зарубежной России, сохранивших в своей душе и сердце любовь к своей Отчизне, к родному православию. Это очень волнительная книга, в ней проявляется вся душа питерской Ксении Кривошеиной и ее мужа Никиты, так благородно, с такой любовью и патриотизмом поделившихся с нами своей и жизнью ее бесстрашных соотечественников, по воле судьбы очутившихся за рубежом. Мы благодарны автору и всем героям ее книги за мужество, искренность и доставленную радость. Книга посвящена Матери Марии, образованной русской женщине, монашке, талантливой и бесстрашной личности, не побоявшейся участвовать во Французском сопротивлении против ненавистного фашизма. К. Кривошеина посвятила своей героине сайт http://mere-marie.com/ .
Заключение
Ксения Кривошеина, вместе со своим мужем, русским эмигрантом Никитой Кривошеиным, подняли перед русской общественностью очень острый вопрос: как быть тем, кто не возвратился на свою исконную родину - Россию, а остался на другой для них родине - Франции. Они пустили там новые корни, и возвращаться в Россию на постоянное место жительство по многим причинам не собираются. Их дети - взрослые люди, они имеют своих детей, которые говорят на другом языке, впитали в себя французскую культуру и весь ее европейский дух. Франция для них, вторая Родина, но Россию они хранят в своем сердце. Русские эмигранты хотят сохранить все культурное наследие России на территории Франции, чтобы оно не обветшало и не разрушилось. Они за то, чтобы их родная страна не забыла их, не стерла из своей памяти все ценное, что было создано ими, как материальное, так и духовное. Чтобы Россия, по возможности, берегла его, приумножала, поддерживала. Русские эмигранты считают себя русскими людьми, они живут духом России, ее проблемами, горестями и радостями. Они живут в рассеянии по миру, но с огромным желанием собирания и увековечивания прошлого с тем, чтобы это перешло к потомкам, которые не выбросят напрочь ценности духовные, с таким трудом уцелевшие благодаря стараниям дедов и отцов. Они очень хотят, чтобы во времена массовой капитализации, торгашества и бездуховности их благородное дело, по сохранению и спасению культурных и духовных памятников за рубежом, не пропало, а послужило для блага России, и всего русского народа.
Примечание:
1. Ксения Кривошеина. Блеск и нищета Русского Парижа. Интернет. Сайт: Православие и Мир.
http://www.pravmir.ru/blesk-i-nishheta-russkogo-parizha/
2. Ксения Кривошеина. Пути Господни. Сатис, СПБ, 2012.
http://predanie.ru/krivosheina-kseniya-igorevna/book/133360-puti-gospodni/
3. Там же.
4 - 6. К. Кривошеина. Блеск и нищета Русого Парижа. Интернет.
7. Русский замок под Парижем. Интернет.
http://www.infrance.su/paris/art-paris/montgeron/montgeron.html.
8. Интервью Ксении Кривошеиной корреспонденту портала «Приходы. Церковь и жизнь» от 22.04. 2013.
Интернет. http://prichod.ru/orthodoxy-everywhere/4845/
9. Ксения Кривошеина. Пути Господни. СПб. 2012.
http://aquaviva.ru/journal/?jid=24737
10-11. Интервью Ксении Кривошеиной корреспонденту портала «Приходы. Церковь и жизнь» от 22.04. 2013.
Первая волна русских эмигрантов, покинувших Россию после Октябрьской революции, имеет наиболее трагичную судьбу. Сейчас живет уже четвертое поколение их потомков, которое в значительной степени утратило связи со своей исторической родиной.
Неизвестный материк
Русская эмиграция первой послереволюционной войны, называемая еще белой, – явление эпохальное, не имеющее аналогов в истории не только по своим масштабам, но и по вкладу в мировую культуру. Литература, музыка, балет, живопись, как и многие достижения науки XX века, немыслимы без русских эмигрантов первой волны.
Это был последний эмиграционный исход, когда за рубежом оказались не просто подданные Российской империи, а носители русской идентичности без последующих «советских» примесей. Впоследствии ими был создан и обжит материк, которого нет ни на одной карте мира, – имя ему «Русское зарубежье».
Основное направление белой эмиграции – это страны Западной Европы с центрами в Праге, Берлине, Париже, Софии, Белграде. Значительная часть осела в китайском Харбине – здесь к 1924 году начитывалось до 100 тыс. русских эмигрантов. Как писал архиепископ Нафанаил (Львов), «Харбин был исключительным явлением в то время. Построенный русскими на китайской территории, он оставался типичным русским провинциальным городом в течение ещё 25 лет после революции».
По подсчетам американского Красного Креста, на 1 ноября 1920 года общее количество эмигрантов из России составляло 1 млн. 194 тыс. человек. Лига Наций приводит данные по состоянию на август 1921 года - 1,4 млн. беженцев. Историк Владимир Кабузан число эмигрировавших из России в период с 1918-го по 1924 годы оценивает минимум в 5 млн. человек.
Кратковременная разлука
Эмигранты первой волны не рассчитывали провести в изгнании всю свою жизнь. Они ожидали, что вот-вот советский режим рухнет и они вновь смогут увидеть родину. Подобными настроениями и объясняется их противодействие ассимиляции и намерение ограничить свою жизнь рамками эмигрантской колонии.
Публицист и эмигрант первой воны Сергей Рафальский по этому поводу писал: «Как-то стерлась в зарубежной памяти и та блестящая эпоха, когда эмиграция еще пахла пылью, порохом и кровью донских степей, а ее элита по любому звонку в полночь могла представить на смену "узурпаторам" и полный комплект Совета министров, и необходимый кворум Законодательных палат, и Генеральный штаб, и корпус жандармов, и Сыскное отделение, и Торговую палату, и Священный Синод, и Правительствующий Сенат, не говоря уже о профессуре и представителях искусств, в особенности литературы».
В первой волне эмиграции помимо большого количества культурных элит российского дореволюционного общества была значительная доля военных. По данным Лиги Наций, около четверти всех послереволюционных эмигрантов принадлежали к белым армиям, покинувшим Россию в разное время с разных фронтов.
Европа
На 1926 год в Европе, по данным Службы по делам беженцев Лиги Наций, официально были зарегистрированы 958,5 тысячи русских беженцев. Из них порядка 200 тыс. приняла Франция, около 300 тыс. – Турецкая Республика. В Югославии, Латвии, Чехословакии, Болгарии и Греции приблизительно проживали по 30-40 тыс. эмигрантов.
Первые годы роль перевалочной базы русской эмиграции играл Константинополь, однако со временем его функции перешли другим центрам – Парижу, Берлину, Белграду и Софии. Так, по некоторым данным, в 1921 году русское население Берлина достигало 200 тыс. человек – именно оно в первую очередь пострадало от экономического кризиса, и к 1925 году там остались не более 30 тыс. человек.
На главные роли центров русской эмиграции постепенно выдвигаются Прага и Париж, в частности, последний справедливо считают культурной столицей эмиграции первой волны. Особое место среди парижских эмигрантов играло Донское войсковое объединение, председателем которого был один из лидеров белого движения Венедикт Романов. После прихода в 1933 году к власти в Германии национал-социалистов и особенно во время Второй мировой войны резко увеличился отток русских эмигрантов из Европы в США.
Китай
Накануне революции численность российской диаспоры в Маньчжурии достигала 200 тыс. человек, после начала эмиграции она увеличилась еще на 80 тысяч. На протяжении всего периода Гражданской войны на Дальнем Востоке (1918-1922 годы) в связи с мобилизацией началось активное перемещение русского населения Маньчжурии.
После поражения белого движения эмиграция в Северный Китай резко усилилась. К 1923 году количество русских здесь оценивалось приблизительно в 400 тыс. человек. Из этого числа около 100 тыс. получили советские паспорта, многие из них решили репатриироваться в РСФСР. Свою роль здесь сыграла амнистия, объявленная рядовым участникам белогвардейских соединений.
Период 1920-х годов был отмечен активной реэмиграцией русских из Китая в другие страны. Особенно это затронуло молодежь, направлявшуюся на обучение в университеты США, Южной Америки, Европы и Австралии.
Лица без гражданства
15 декабря 1921 года в РСФСР был принят декрет, согласно которому многие категории бывших подданных Российской империи лишались прав на российское гражданство, в том числе пробывшие за границей беспрерывно свыше 5 лет и не получившие своевременно от советских представительств заграничных паспортов или соответствующих удостоверений.
Так многие российские эмигранты оказались лицами без гражданства. Но их права продолжали защищать прежние российские посольства и консульства по мере признания соответствующими государствами РСФСР, а затем СССР.
Целый ряд вопросов, касающихся российских эмигрантов, можно было решить только на международном уровне. С этой целью Лига Наций приняла решение ввести должность верховного комиссара по делам русских беженцев. Им стал знаменитый норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен. В 1922 году появились специальные «нансеновские» паспорта, которые выдавались русским эмигрантам.
Вплоть до конца XX века в разных странах оставались эмигранты и их дети, жившие с «нансеновскими» паспортами. Так, старейшина русской общины в Тунисе Анастасия Александровна Ширинская-Манштейн получила новый российский паспорт только в 1997 году.
«Я ждала русского гражданства. Советское не хотела. Потом ждала, когда паспорт будет с двуглавым орлом - посольство предлагало с гербом интернационала, я дождалась с орлом. Такая я упрямая старуха», – признавалась Анастасия Александровна.
Судьбы эмиграции
Многие деятели отечественной культуры и науки встретили пролетарскую революцию в расцвете сил. За границей оказались сотни ученых, литераторов, философов, музыкантов, художников, которые могли составить цвет советской нации, но в силу обстоятельств раскрыли свой талант только в эмиграции.
Но подавляющая часть эмигрантов вынуждена была устраиваться шоферами, официантами, мойщиками посуды, подсобными рабочими, музыкантами в маленьких ресторанчиках, тем не менее продолжая считать себя носителями великой русской культуры.
Пути русской эмиграции были различны. Некоторые изначально не прияли советскую власть, другие насильно были высланы за рубеж. Идеологический конфликт, по сути, расколол русскую эмиграцию. Особенно остро это проявилось в годы Второй мировой войны. Часть русской диаспоры считала, что ради борьбы с фашизмом стоило пойти на союз с коммунистами, другая – отказывалась поддерживать оба тоталитарных режима. Но были и те, кто готов был воевать против ненавидимых Советов на стороне фашистов.
Белоэмигранты Ниццы обратились к представителям СССР с петицией:
«Мы глубоко скорбели, что в момент вероломного нападения Германии на нашу Родину были
физически лишены возможности находиться в рядах доблестной Красной Армии. Но мы
помогали нашей Родине работой в подполье». А во Франции, по подсчетам самих эмигрантов, каждый десятый представитель Движения Сопротивления был русскими.
Растворяясь в чужой среде
Первая волна русской эмиграции, пережив пик в первые 10 лет после революции, в 1930-х годах пошла на убыль, а к 1940-м и вовсе сошла на нет. Многие потомки эмигрантов первой волны уже давно забыли о своей прародине, но заложенные когда-то традиции сохранения русской культуры во многом живы и по сей день.
Потомок знатной фамилии граф Андрей Мусин-Пушкин с грустью констатировал: «Эмиграция была обречена на исчезновение или ассимиляцию. Старики умерли, молодые постепенно растворились в местной среде, превращаясь во французов, американцев, немцев, итальянцев... Иногда кажется, от прошлого остались лишь красивые, звучные фамилии и титулы: графы, князья, Нарышкины, Шереметьевы, Романовы, Мусины-Пушкины».
Так, в транзитных пунктах первой волны русской эмиграции уже никого не осталось в живых. Последней была Анастасия Ширинская-Манштейн, которая в 2009 году скончалась в тунисской Бизерте.
Сложной была и ситуация с русским языком, который на рубеже XX и XXI веков в русском зарубежье оказался в неоднозначном положении. Живущая в Финляндии профессор русской литературы Наталья Башмакова – потомок эмигрантов, бежавших из Петербурга в 1918 году, – отмечает, что в некоторых семьях русский язык живет даже в четвертом поколении, в других – умер много десятилетий назад.
«Проблема языков для меня лично горестна, – говорит ученый, – так как эмоционально чувствую лучше русский, но не всегда уверена в употреблении каких-то выражений, шведский сидит во мне глубоко, но, конечно, я сейчас его подзабыла. Эмоционально он мне ближе финского».
В австралийской Аделаиде сегодня живет немало потомков эмигрантов первой волны, которые покинули Россию из-за большевиков. Они до сих пор носят русские фамилии и даже русские имена, но родным языком для них уже является английский. Их родина – Австралия, эмигрантами себя они не считают и мало интересуются Россией.
Больше всего тех, кто имеет русские корни, в настоящее время проживает в Германии – около 3,7 млн. человек, в США – 3 млн., во Франции – 500 тыс., в Аргентине – 300 тыс., в Австралии – 67 тыс. Здесь перемешались несколько волн эмиграции из России. Но, как показали опросы, потомки первой волны эмигрантов в наименьшей степени ощущают связь с родиной своих предков.